20.02.2023 00:43
Лео Турини, известный итальянский гоночный журналист, рассуждает о любви его соотечественников к Ferrari, которая теперь распространяется и на Шарля Леклера, ведь с ним все связывают большие надежды.
Кто-то может задаться вопросом, что же такое Ferrari, ведь это и легенда, и традиция, и очарование, и мечта, и всё, что между этими понятиями. Попробую объяснить на совсем свежем примере.
На днях я завершал ланч в ресторане Montana, гастрономическом храме Ferrari (этим заведением владеет семья Паолуччи, и расположено оно во Фьорано совсем рядом с заводским испытательным треком, поэтому туда иногда заглядывают гонщики и сотрудники Скудерии – прим. ред.), и был там с компанией из четырёх близких друзей.
Вдруг в дверях ресторана показался Шарль Леклер, которого, если угодно, хочется считать будущим чемпионом мира, хотя пока титул принадлежит Максу Ферстаппену. И пусть на счету Леклера лишь пять побед в Гран-при, тем не менее, он зажёг огонь надежды в сердцах самых обычных людей с его самого первого появления в Маранелло. Действительно, у этого мальчика есть что-то особенное внутри, и многие Ферраристы отождествляют себя с Карлетто. Пусть это мальчишество, пусть это неподдельная дерзость юного разгула - что угодно. Но я скажу так — я редко видел, чтобы гонщики Скудерии вызывали у людей столь тёплые чувства.
Вот вам доказательства. Между рукопожатиями и селфи с Леклером четверо моих друзей хором заявили: «Посмотрим, станете ли вы чемпионом мира, но вы заслуживаете машины, которая позволит продемонстрировать весь ваш талант, ведь вам по силам одолеть этого демонического голландца!»
Честно говоря, Леклер — золотой мальчик. Вместо того, чтобы избегать поклонников, он улыбался с грацией человека, который осознаёт, что такие встречи неизбежны..
В общем, Ferrari – это одержимость.
Пока четверо моих друзей как безумные тыкали в свои телефоны, рассылая вожделенную фотографию с будущим (надеемся, надеемся!) чемпионом мира, я обменялся несколькими фразами с Шарлем, который по возрасту годится мне в сыновья. Объяснять ему, что мне хочется видеть в нём черты Лауды и Шуми было бы бесполезно: вы знаете, как мы, ферраристи, упорно об этом думаем...
И вот он говорит мне: «Я уезжаю в Бахрейн в понедельник и, честно говоря, не могу дождаться, когда буду там. У нас будет три дня тестов вместе со всеми участниками, соперниками. Нет особого смысла спрашивать меня, как я оцениваю нашу новую машину, я сразу сказал, что впечатление хорошее, но тут все зависит от сравнения с другими...
Эх, я знаю, что ты боишься, что я уйду в Мерседес на следующий же день после ухода Хэмилтона, но, честно говоря, никаких переговоров нет, мне нравится в Феррари, я чувствую энтузиазм людей, я превозносю идею увенчать мечту, мою и всех вас, выиграть с этой командой, с Красными...»
О, верить ему — это прыжок веры. Потому что тогда мы знаем, как устроен мир, а латиняне сказали «ad impossibilia nemo tenetur». Ни от кого не требуется совершать невозможные вещи, и если в истории человечества только девять двуногих выиграли чемпионат мира F1 за рулем Ferrari, должна быть причина.
Он тогда мне сказал, что в понедельник улетает на тесты в Бахрейн, попросил пока не задавать ему вопросы о новой машине и заверил, что не собирается занять место Льюиса Хэмилтона в Mercedes…
Древние римляне говорили: Ad impossibilia nemo tenetur – «К невозможному никого не обязывают». Мы знаем, как устроен этот мир, и всё-таки Леклеру хочется верить. Впрочем, если за всю историю человечества было лишь девять гонщиков, кто смог выиграть чемпионский титул за рулём Ferrari, и вероятно, этому должно быть какое-то объяснение.
Но если Леклер не справится, я клянусь, что всё равно не брошу Феррари, ведь нам будет так плохо.